БЕССМЕРТИЕ МОЕЙ ДУШИ

     ФЕЕРИЯ

          ПРЕДДВЕРИЕ
          Разные поэты не праздные
          в разные миги издавали,
          как праздники, свои книги.
          И, как вальсы и кадрили,
          эти книги мне дарили
          (или сборники коллективные
          портативные) —
          с автографами,
          как с эпиграфами.
          Вот самый лестный
          немногим известный
          автограф, как параграф.
                              Юрию Грунину

          Если мы из света созданы,
          уйдём во тьму,
          я и в слепую даль под звёздами
          твой свет возьму.
                              Б. Бызов.

     21.2.1997 Ульяновск.
     (Сборник стихов ветеранов войн и Вооружённых Сил
     «Мы как прежде в строю»,
     Ульяновск «Симбирская книга» 1996).

         Благодарю, мой школьный друг.
          На склоне лет ты вспомнил вдруг,
          мой благостный поэт Борис,
          что я иду то вверх, то вниз
          в своих стихах, в своих грехах,
         по гороскопу — в Петухах,
          и потому пишу, реку
          с утра своё «кукареку».
          Я не писал ещё феЕрию,
          как тризну своему неверию,
          не ощущал ещё в тиши
          бессмертия своей души,
          а он, Борис,
          сказал: — Борись!
          Борис Бызов,
          тьму лет отторгнув,
          мне в душу зов
         влил, как автограф...
          ... Ну что ж, мой друг, живи, пиши,
          чтоб видеть в людях свет души
          и слышать, как шумят в тиши,
          шепча о чём-то, камыши.
          Или, точней, в луке реки
          у Лермонтова тростники.

          НАД ВЕЧНОЙ БЕЗДНОЙ
          Сидел рыбак весёлый
          На берегу реки;
         И перед ним по ветру
         Качались тростники.
               М.Ю. Лермонтов,
               «Тростник», 1832 год.

          И стал рыбак тут бледен,
         стал словно неживой.
         Держал в руке он бредень,
         а в бредне — ничего!
         Мишель! Ты впал в безделье?
         Шалишь ли не спеша?
         Или — девятый день ли —
         прощается душа?
         А, может, не пора ли
         и самому, Мишель,
         без постной пасторали
         подумать о душе?..
         Мишель — ко мне, любезный,
         плывёт в наплыве чувств,
         а я над вечной бездной
         душой к нему промчусь.
         Как мне промчаться, чтобы
         быть в возгласах толпы?
         Мой стих теряет стопы
         от сломанной стопы;
         и в этом самом гвоздь, — ах,
         вот отчего я сник:
         в моей деснице — трость, — ах!
         А я — живой тростник.
         И ни к чему тут бредни —
         рассказы эти тут
         про неводы — про бредни,
         которые плетут...
         Внезапно ветер дунул,
         откуда-то возник.
         И тут Мишель придумал,
         что был живым тростник.
         Мишель — бессмертный гений —
         не пожалел чернил:
         из ветра дуновений
         легенду сочинил.
         Ах, ветер-гость-пришелец,
         откуда он возник,
         на что пришёл к Мишелю?
         Вестимо, не из книг.
         ... И что-то заболели
         бока у рыбака,
         и губы побелели,
         и отнялась рука...
         ... А голос мой — не вечный,
         но сохранивший пыл:
         то голос человечий
         и голос ветра был.
         Таков мой голос, нет ли?
         Такой, как вольный бриз?
         Меня в том светлом ветре
         узнал Бызов Борис...
         Вспорхнула, полетела —
         без скорби, без гроша,
         и вот, покинув тело,
         поёт моя душа.
         Не с кем-нибудь тягаться —
         она собой полна.
         В ней все её богатства,
         она весь век одна.
         Душа моя, как трепет —
         кому-то сладкий звон,
         а кто её не терпит,
         из жизни гонит вон...
        
         II
         БАГРЯНОЙ ЗАРИ ОКОЁМ

         Румяной зарёю
         Покрылся восток,
         В селе за рекою
         Потух огонёк.
                  А.С. Пушкин,
                  «Вишня», 1815 год.

         Он наш юбилейный
         серебряный свет —
         шестнадцатилетний
         великий поэт.
         «Туманы седые
         плывут к облакам,
         Пастушки младые
         Спешат к пастухам».
         Любовник пастушкин
         к пастушке спешил.
         И выдумщик Пушкин
         им страсть сочинил:
         «И вмиг зарезвился
         Амур в их ногах;
         Пастух очутился
         На полных грудях».
         Дал Пушкин им, ранним,
         усладу греха
         и праздник стараньям
         того пастуха.
         В пастушьем экстазе
         огонь не потух.
         И, может, некстати
         зажёгся пастух,
         Но тут и пастушка,
         стараний полна.
         Она не пустушка,
         вся в страсти она.
         В горячую ласку,
         в зелёный лужок
         влечёт её в сказку
         влюблённый дружок:
         он «вишню румяну
         В соку раздавил
         И соком багряным
         Траву окропил».
         ... А вишня — упрямый
         поэта приём,
         такой, как багряный
         зари окоём.
         ... Ах, вишня! Под вишней
         пастушки душа!..
         И славен Всевышний,
         и жизнь хороша.

         III
         ЧТОБ НЕ СЧИТАЛОСЬ
         В ЖИЗНИ ЗЛОМ ОНО
         ... На меня наставлен сумрак ночи
         Тысячью биноклей на оси.
         Если только можно, авва отче,
         Чашу эту мимо пронеси...
                  Борис Пастернак,
                  «Гамлет», 1953 год.

         Есть Пушкин. Есть ещё и Лермонтов.
         Их души как бессмертья знак.
         Я их любить сквозь плен и тлен готов.
         А третьим в сердце — Пастернак.
         Читаю, упиваюсь строками:
         поэты! Каждый на коне!
         А люди были к ним жестокими.
         Жестоки были и ко мне.
         Я со строкой повязан намертво,
         меня не станут заменять.
         Юр-грунинского темперамента
         не заминать, не занимать.
         Душа, я не поддамся трауру,
         хоть жить моя устала плоть...
         Господь, Ты сохрани мне ауру!
         Мне высветли её, Господь!
         Господь, к тебе мчусь, словно птица я,
         Вся явь моя есть свет во мгле.
         Вся жизнь моя есть репетиция
         души бессмертья на земле.
         ... Смотрю в даль, почти реальную:
         на белокаменной стене
         живёт доска мемориальная,
         свидетельствуя обо мне —
         на каменной стене «Подробностей»,
         куда ходил я, как домой, —
         о ясности моих способностей...
         Вот вымысел последний мой.
                                                      2006.