|
|
::::::Т В О Р Ч Е С Т В
О |
У меня сохранилась вырезка из газеты «Жезказганский рабочий» от 23 ноября 1956 года. Небольшая статья без подписи называется «В Джезказганском литературном объединении». Вот ее начало: «21 ноября в редакции «Джезказганский рабочий» состоялось собрание литературного объединения города. В работе творческой организации приняло участие свыше двадцати горняков и инженерно-технических работников, выступающих в прозе, поэзии и других литературных жанрах». В скупую, не очень грамотную (с точки зрения норм русского языка) информацию не вошло все то, что говорилось на собрании. Редактор «Джезказганского рабочего» Зиновий Львович Шкундин объявил себя председателем литобъединения. Он объяснил, что цель создания объединения — подготовить кадры внештатных корреспондентов газеты, отправлять их на разные городские объекты для получения свежих сведений в газету. «— Задачи нашего литературного объединения ответственны и почётны, — сказал бригадир арматурщиков т. Андреев. — Нам необходимо больше и ярче писать о трудовых буднях нашего города, о самоотверженной борьбе советских людей за коммунизм». (В какой борьбе, против кого бороться, Андреев не сказал). А вот последние абзацы этой статьи: «О необходимости творческой учебы членов объединения говорили т. Федоров, Клычёв, Лянной, Иванов, Павлов, Каган, Гринченко и другие. Собравшиеся приняли участие в обсуждении стихов молодого поэта Ефима Кагана и прослушали отрывок из поэмы «Родина» Юрия Грунина, дорожные лирические стихи Астрашкова. Участники совещания внесли ряд замечаний и советов авторам. Собрание избрало бюро Джезказганского литературного объединения». Кандидатов в члены бюро предложил Зиновий Львович. Проголосовали единогласно, поздравили избранных. В бюро вошли Гринченко, Каган и я. Когда обсуждали стихи Кагана, мне запомнилось начало его стихотворения «Камень»: Он в землю врос, как истукан, навек — степным героем. Он для строительства нам дан, и мы его отроем! На следующем занятии литобъединения я прочитал пародию: КАМЕНЬ НА ШЕЮ Он в землю врос, как истукан, без песен и без слез. Его, кряхтя, Ефим Каган в редакцию принес. Ефим, допер его пока, измучился, устал, но отшлифовывать бока Каган ему не стал, и мы в редакции должны отшлифовать его: стихи в газету нам нужны, а камни для чего? Ефим смеялся вместе со всеми, не обиделся. Мы стали приятелями. Иногда по воскресеньям он приходил ко мне домой, без приглашения. Такие были отношения. Обувь у порога в те времена не снимали и бутылку с собой не приносили. А из поселка Никольского — тоже иногда по воскресеньям — ко мне приезжал Георгий Гайдук. Он готовил цикл стихотворений для поступления на заочное отделение литературного института имени Горького, в Москву. Я горячо поддерживал это его намерение. Парень из Полесья, он приехал в Джезказган — добывать медь. Свой цикл стихов он назвал «Колесо жизни». А я — на всякий случай — собирал свою машинописную книжку стихов «Слиток». И мы обсуждали стихи друг друга. Я и сегодня, в ноябре 2005 года, любуюсь его стихотворением «Родное»: Неуклюжие, нелепые — и куда их занесло? — тучи стынут, точно лебеди, уплывая за село. Легкой дымкой над овинами молотьбы седая пыль. То ли крылья лебединые, шелестящие снопы ль? А по зареву закатному, а по вечеру плывут, тают лебеди за хатами, за собой лететь зовут. И вослед им над веревками — на ветру белым бело — машет крыльями неловкими беспокойное белье... Однажды Георгий спросил, не пожертвую ли я своими золотыми стихами о джезказганской меди для литобъединения? — Каким образом? — недоумевал я. — Назвать бы наше безымянное литобъединение «Слитком»! Ведь мы все — это литературный слиток! На следующем занятии Георгий внес это предложение. Особенно радовалась поэтесса Муза Рождественская, преподавательница химии 22-й средней школы. Хотя моей музой она не была. По инициативе Шкундина раз в месяц в «Джезказганском рабочем» появлялась «Литературная страница» с нашими стихами. «Слиток» становился популярным. Нас стали приглашать с выступлениями в Джезказган-рудник, в поселок Никольский, в джезказганский Дворец металлургов, в библиотеки и школы. Построили здание телевидения, партия перевела Шкундина в теле-директора, освободив его от работы в газете. И, стало быть, от председательства в «Слитке». Председателем «Слитка» стал прозаик Николай Гуралов, заочник Московского литинститута. Вскоре Гуралов уехал в Москву на очное отделение, и председателем «Слитка» мы выбрали горного инженера Бориса Опескина — с его боевыми стихами о шахтах и горняках Джезказгана. Вот памятное фото 1964 года по этому случаю: первый слева — Борис Опескин, первый справа — Ефим Каган, рядом с ним — я, около меня — Муза Рождественская. Девушку, стоящую между Музой и Борисом, я не помню.
А вот фото 1965 года. Десятиклассницы 22-й средней школы пригласили актив «Слитка» на чаепитие. Мы пили чай и по кругу читали для школьниц свои стихи. После чая девушки пожелали сфотографироваться с нами. Они попросили Бориса Анатольевича Опескина и Юрия Васильевича Грунина надеть свои головные уборы, чтобы не было видно наших лысеющих голов. Первая справа — все та же Муза Рождественская. В том же 1965 году журнал «Сибирские огни», где время от времени печатались мои стихи, прислал мне письмо с вопросом, не соглашусь ли я перевести для журнала десяток стихотворений немецких поэтов Алтая. Я согласился, мне прислали тексты, я перевел, переводы опубликовали в журнале, а у меня завязалась переписка с немецкими поэтами уже помимо журнала. У них выходила на немецком языке газета «Rote Fahne» («Красное знамя»). Немцы предложили обменяться литературными страницами наших газет: они переведут стихи слитковцев на немецкий язык и напечатают в своей краснознаменной газете, а мы переведем на русский их немецкие стихи и напечатаем в газете Джезказгана. Я получил согласие редактора нашей газеты, раздал слитковцам немецкие стихи (с подстрочными переводами), и наши активисты перевели их на русский. Газеты — у нас в Джезказгане и у них в Славгороде — вышли почти одновременно, мы обменялись почтовыми бандеролями с десятками экземпляров газет. Литсотрудником джезказганской газеты работал некий Петрик, бывший работник СМЕРШа, он отлавливал дезертиров, уклонявшихся от фронта, и отдавал их под трибунал. А тут, в ЕГО газете, он увидел стихи слитковцев, в том числе стихи Грунина, переведенные на немецкий язык! Меня он презирал за мое пребывание в немецком плену. Петрик (не знаю, в чем он петрил, я его литстатей не помню) добился того, что меня перестали печатать, и я перестал посещать редакцию. Лидером немецких поэтов Алтая был Фридрих Больгер, живший до войны в республике немцев Поволжья. Как раз в это самое время Фридрих приехал ко мне в гости, мы с Борисом Опескиным организовали вечер немецкой поэзии в библиотеке, что была на улице Первомайской (теперь — улица Гагарина). И об этом вечере у меня сохранилось фото — 1965 года. Слева направо: Фридрих Больгер, Борис Опескин, Юрий Грунин. А вот пляжное фото 1972 года: Ефим Каган и Юрий Грунин. Им весело! Активные слитковцы! А смерти были впереди. На своем боевом посту умер Зиновий Львович Шкундин. Умер Ефим Яковлевич Каган: ему ампутировали ногу сначала по колено, потом — еще выше. Умерла в доме престарелых в городе Калинине (теперь — снова город Тверь) поэтесса Муза Рождественская. Умер Петрик. Не хочется кончать статью на грустной ноте. Но «Слиток» работает. Я не бываю на его собраниях — увяз в своем романе «Живая собака». Однако знаю, что его лидером является Борис Анатольевич Опескин. Желаю ему добра. 10.11.2005 г. |
 |
|
Массовая региональная газета города Жезказгана. Издаётся с октября 1997 года. |
При
использовании материалов ссылка на наш сайт ЖЕЛАТЕЛЬНА |
