|
|
::::::Т В О Р Ч Е С Т В
О |
Сергей КОРОБЕЙНИКОВ ВОЗВРАЩЕНИЕ Атрушкевичу П.А. — ректору, профессору, преподавательскому составу и студентам АС-88 КазГАСА. ПРОЩАЛЬНАЯ Угольники с рейсшинами заброшены — зашвырены, долой дела чернильные и прочь карандаши! Сил нет совсем нисколечко — диплом, как воду солнышко, испил до дна, до донышка — до донышка души. Защита в Лету канула; ударимся стаканами — иная жизнь нагрянула и нам ли горевать?! Прощай, весна-распутница, под водочку Распутина июнь плывёт и чудится не жизнь, а благодать. Окончена учёба. Шесть курсов как с куста! — шесть долгих зим и шесть коротких лет. Домой зовут «хрущобы», прости, Алма-Ата. Пока! И сожалений нет как нет. Пал Санычу, как ректору, коллегам-архитекторам, да докторам-профессорам спасибо за труды, да за науки разные во время несуразное — то беззаботно-праздное, то в шаге от нужды. Разъедемся, расстанемся. Что с нами всеми станется, кому чего достанется — у Господа спроси. Всё прошлое состарится, но в памяти останется молоденькою КазГАСА наш добрый ААСИ. Окончена учёба. Шесть курсов, как с куста! — шесть долгих зим и шесть коротких лет. Домой зовут «хрущобы». Прощай, Алма-Ата! Прости, но сожалений нет как нет. Май-июнь 1994 года. Прим. ААСИ — Алмаатинский архитектурно-строительный институт; КазГАСА — Казахская государственная архитектурно-строительная академия. ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ От родимого порога по-над речкой снежным полем увела меня дорога на десяток лет. Что ищу? И сам не знаю, вроде как — получше долю. Даль бежит — я догоняю... только счастья нет. Но бежит за птицей счастья даль неутомимая... Да вот мне ль с тобой тягаться, моя милая? Постоять бы, осмотреться, но бегу, лечу и еду — ветер странствий ранил сердце: к перемене мест. И уносит сила злая: до победы, до победы! Даль бежит — я догоняю и не надоест. Всё бежит за птицей счастья даль неутомимая... За тобою не угнаться, моя милая! Перекрёстки, переправы, хмель просёлочной дороги... стелят на пригорках травы всех цветов шелка. Что ж, прекрасно! Были б целы голова да руки-ноги и — пустяк, что вдаль до цели не дошёл пока. Всё бежит за птицей счастья даль неутомимая... не пора ль с тобой прощаться, моя мнимая? От родимого порога по-над речкой снежным полем увела меня дорога на десяток лет... Кем я стал? И сам не знаю. Вроде — ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕМ — даль бежит — я догоняю... Где ты, счастье, где? Декабрь 1993 года. СТАРЫЙ ПРУД На зеркало пруда за глиняной запрудой я молод да удал глядел до слепоты. А проживала там, пусть родом не оттуда, безоблачная даль с небесной высоты. Манила и влекла пленительная гостья, и грезились миры невиданной красы. А жизнь тихонько шла, и вместе с нею рос я, дисканта перелив меняя на басы. Сменялись города, как колотые блюда на праздничном столе, — ненужные почти. Нигде и никогда не повстречалось чудо на всей большой земле из маленькой мечты. В потоке суеты умчались год за годом, как кадрики в кино, неведомо куда. А детские мечты забылись мимоходом, и обнажилось дно у старого пруда. Нет блага без худа, а ныне вовсе худо... да вдруг приснился сон: лазурного стекла дорога в никуда, ведя из ниоткуда, под колокольный стон мне под ноги легла. Секунда истекла — как мало и как много! — поверить не могу в чудесный позитив: в безоблачность стекла, как вдаль, влечёт дорога... я на неё шагнул, проснуться позабыв. Ноябрь 1992 года. Семье Ширинкиных. ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ Перестарок месяц в небе молодится; что ему — гуляет вволю — знай себе резвится. А мне вновь не спится, ох, да скоро волком взвою. Ностальгия-девка вот уже с неделю бередит старуху память. На дворе сегодня первое апреля, а на сердце камень. Камень. Отчего ж так больно в душу стрелы-спицы звёздная роняет ночка? Перелётной птицей мне бы в небо взвиться да на Русь взглянуть глазочком. С почерневшей крыши звонко льют капели. Мне не до капелей вовсе. За окошком льётся первое апреля, а на сердце осень. Осень. Что за наважденье: не сомкнуть ресницы, лишь едва глаза прикрою — чудится, как снится, русская землица... Боже, что же, что со мною? Ностальгия-девка вот уже с неделю бередит старуху память. На дворе сегодня первое апреля, а на сердце камень. Камень. Во стакан гранёный не сырой водицы — зелена вина наполню. Во степной столице дорогие лица родичей российских вспомню. Что ни год да в каждый новая потеря... и уже ушедших сколько! За окном смеётся первое апреля, а на сердце горько. Горько. Перестарок месяц в небе молодится; что ему — гуляет вволю — Мне опять не спится. Только бы не спиться зельем пополам с тоскою. Ностальгия-девка вот уже с неделю бередит старуху память. На дворе сегодня первое апреля, а на сердце камень. Камень. Апрель 1994 года. ПОМНЮ... Помню: было мне малость за двадцать; по казахским степям поскитаться я любил, прихватив с собой снасти и гитарку, и верных ребят. На рыбалке мы крепко косыми у костра пели песни простые... Помню, как ты мне снилась, Россия, а мне классно жилось без тебя. Мы такие тут видели дали! Их другие едва ли видали; там лишь беркут — печальный скиталец в небе чёрным крестом зависал. А когда выбивался из сил я, и усталость, буквально, косила — помню, как ты мне снилась, Россия... а я утром тебя забывал. Время шло, спутав мифы и были. Развалился Союз — пережили, в жёлто-белых клубах едкой пыли уносясь от мирских передряг. Так и врос в эти степи. Прости, я до тебя не доехал, Россия. И зачем ты приходишь во сне мне, не пойму; даром память напряг. Утро. Зябко. В костре угли стынут... Жаль, старею. Лет двадцать бы скинуть! Ветерок южный дышит мне в спину, седину на висках теребя. А на север, за дымкою синей, за степями — просторы России... И зачем только снишься, Россия, больно струны души бередя? Октябрь 2005 года. ВОЗВРАЩЕНИЕ Где я? Кто я? Всё чужое. Пыль в глазах и — быль как небыль. Здесь и солнце не такое, и другого цвета небо. Серым камнем под ногами раскалённый зной, а мне бы по росе да с петухами... Как давно я дома не был! Я вернусь, вернусь домой, с алым заревом рассвета, став цветущим красным летом во сторонушке чужой. ... Кто я? Где я? По неделям молодые дни-денёчки полетели — поредели как по осени листочки. Съездить б в отпуск. Там под водку — аромат ржаного хлеба в дождь грибной — тоске на откуп... Как давно я дома не был! Я вернусь, вернусь домой, в серый день поры дождливой, осенью нетерпеливой став в сторонушке чужой. ... Где я? Кто я? Сединою подобралась дура старость. Заграничною страною сторона родная стала. Там — за лугом, полукругом у ручья босые вербы тонут в снежной пляске вьюги... Как давно я дома не был! Я вернусь, вернусь домой, снежной тропкой с темнотою, нудной пепельной зимою став в сторонушке чужой. ... Кто я? Где я? По идее: здесь — друзья и круг знакомых; там — кто ждёт? Но в самом деле помирать бы лучше дома. Там, как прежде, цветик нежный тянет к небу тощий стебель. Грею искорку надежы... Как давно я дома не был! Я вернусь, вернусь домой, если боженька поможет. И пусть спать меня положат в землю русскую весной. Апрель 1994 года. Сестре Марине. РАСПУТЬЕ, или ВОТ МЫ И В РОССИИ Разошлись пути-дороженьки на распутье во три стороны, а с берёз горланят вороны — старожилы на земле. Истоптались ноги-ноженьки; на лужок сверну с обочины, благо, травы тут не скошены да гитара не в чехле. Позабыты-позаброшены мы с тобой, подружка верная, и покой душе, наверное, день грядущий не сулит. И нежданно да непрошенно боль-слеза сорвалась первая — невозможно ладить с нервами, коли душенька болит. Осень простенькое платьице даром в изголовье кинула. Воспоминания нахлынули — отмахнуться не могу — и всё плачется и плачется нам вдвоём с подружкой старою шестиструнною гитарою на затерянном лугу. Позабыты-позаброшены мы с тобой в краю берёзовом. Крах мечтам наивно-розовым — чужаки здесь я и ты. Слёз хрустальные горошины, проскользив морщинкою косой, горьковатою на вкус росой оборвались на цветы. На распутье во три стороны разошлись пути-дороженьки, упираясь, что есть моченьки, в безымянные холмы. А с берёз горланят вороны свои песни перелётные — долгожители залётные, беспризорные, как мы. Позабыты-позаброшены мы своей Россией-матерью. Лишь во снах дорога — скатертью, а распутье — наяву. Грешной памятью по прошлому по щекам росинки катятся да вдруг, устыдившись, прячутся во солёную траву. Март 1993 года. Бакторазову Самату. ПОЛЯНКА Понапрасну не кляну судьбу — боязно: вдруг ни за грош поплатишься, коль в подружки изберёт беду — в гости приведёт — на век наплачешься! Об одном прошу судьбу: сроднись (да покрепче!) с милою удачею, чтобы всласть прожиты были дни да на огорченья не растрачены. До скончанья века отслужи мне, бродяге, верною служанкою. Чистым полем выстели-ка жизнь. Можно даже с розовой полянкою. «Жизнь прожить — не поле перейти», — это с малолетства точно знаю я. На все сто верна, как ни крути, эта поговорка, хоть и старая. Да, плевать! Я лишь одно хочу: чтоб по полю ровному да голому с ветерком промчаться — и качу! — ой-да, не сломить бы буйну голову. Замелькали дни — а ну, держись! — одурманив праздниками с пьянкою... Чистым полем показалась жизнь, а на деле — крохотной полянкою. Наизнанку вывернул судьбу — даже тошно — ничего хорошего; и пора закатывать губу, а всегда хотел чего-то большего. Жалок я теперь, а жаль одно: не случилось то, о чём мечталось так... Поле жизни стало жизни дном, подскажи судьба, что там осталось-то. Поздно понял я, что кутежи были лишь отравленной приманкою. Чистым полем рисовалась жизнь, а была ухабистой полянкою. На крыло поднялось вороньё — знак судьбы — я жду: чего накаркают; коли жил напрасно — не враньё — напоследок затянусь цигаркою. Июль 1992 года. |
 |
|
Массовая
региональная газета города Жезказгана. Издается
с октября 1997 года. |
При
использовании материалов ссылка на наш сайт ЖЕЛАТЕЛЬНА |
